Последний странник - Страница 65

Хозяйкой мотеля оказалась пожилая дама с сигаретой в зубах. Она криво ухмыльнулась, когда Майя написала на маленькой белой карточке: «Мистер и миссис Томпсон».

— Мы заплатим наличными, — сказала Майя.

— Конечно, дорогая. Как вам будет угодно. Только постарайтесь ничего не ломать.

Из обстановки в номере было две продавленные кровати, маленький стол и пара пластмассовых стульев. Кроме того, имелся кондиционер, но Майя решила его не включать. Гул вентилятора мог заглушить подозрительные звуки снаружи. Она открыла окно над изголовьем кроватей и отправилась в душ. Вода из кранов бежала чуть теплая, с затхлым щелочным запахом. С трудом промыв свои густые волосы, Майя надела футболку и спортивные шорты и уступила ванную Габриелю.

Пока он принимал душ, Майя сняла с кровати одеяло и скользнула под простыню, положив меч в нескольких дюймах от правой ноги. Через пять минут из ванной появился Габриель — с мокрыми волосами, в футболке и трусах. Он медленно прошел по потертому ковру и сел на краешек своей кровати. Майе показалось, что он собирается что-то сказать, но Габриель передумал и молча забрался под одеяло.

Лежа на спине, Майя принялась вслушиваться в звуки, которые доносились со всех сторон. На оконную проволочную сетку слегка давил ветер. По автостраде изредка проносился фургон или автомобиль. Майя начала засыпать и уже в полудреме снова стала маленькой девочкой, оказалась одна в тоннеле метро, и трое мужчин опять на нее напали. «Нет, — сказала она себе. — Не думай об этом».

Открыв глаза, Майя слегка повернула голову и посмотрела на Габриеля. Его голова лежала на подушке, а очертания тела плавно вырисовывались под простыней. Майе стало интересно, много ли у Габриеля было подружек, которые говорили ему комплименты и признавались в любви. К слову «любовь» Майя относилась с недоверием. Это слово постоянно использовали в песнях и рекламных роликах. Оно звучало неискренне и ненадежно — как слово для обывателей. А что же мог сказать Арлекин самому близкому для него человеку?

Тут Майя вспомнила ту фразу, последние слова, которые отец сказал ей в Праге: «Я умер бы ради тебя».

Габриель стал беспокойно крутиться с боку на бок, отчего кровать заскрипела. Через несколько минут он положил под голову вторую подушку и заговорил:

— Ты ведь разозлилась, когда мы в ресторане обедали, правда? Мне, наверно, не стоило тебя расспрашивать.

— Тебе не надо ничего знать о моей жизни, Габриель.

— У меня тоже нормального детства не было. Родители все время чего-то боялись. Мы постоянно прятались или убегали.

Он замолчал. Майя не знала, следует ли сказать что-то в ответ. Разве Арлекины ведут личные разговоры с теми, кого охраняют?

— Ты видел когда-нибудь моего отца? — спросила она наконец. — Помнишь его?

— Нет, но я помню, как первый раз в жизни увидел нефритовый меч. Мне было лет пять или шесть.

Габриель опять замолчал, а Майя больше не стала ничего спрашивать. Некоторые воспоминания походят на шрамы, которые мы прячем от посторонних глаз. Мимо мотеля проехал грузовик с прицепом. Затем автомобиль. Потом снова грузовик. Если бы машина повернула во двор, под ее колесами захрустел бы насыпной гравий.

— Я забываю о семье, когда прыгаю с парашютом или еду на мотоцикле, — тихо заговорил Габриель, и его слова будто растворялись в темноте. — Стоит только притормозить, и все возвращается обратно…

29

— Из раннего детства я помню только то, как мы едем куда-то в автомобиле. Мы все время паковали вещи и перебирались с места на место. Наверное, поэтому мы с Майклом просто бредили о собственном доме. Если мы жили где-то дольше чем пару недель, то начинали надеяться, что останемся там навсегда. Потом возле мотеля дважды проезжал один и тот же автомобиль или работник с бензозаправки задавал отцу какой-нибудь необычный вопрос. Родители начинали шептаться друг с другом, потом будили нас среди ночи и заставляли одеваться в темноте. Солнце не успевало взойти, а мы уже снова были в дороге и ехали неизвестно куда.

— Твои родители как-то объясняли такое поведение? — спросила Майя.

— Толком не объясняли. Потому-то и было так страшно. Они просто говорили: «Здесь опасно» или «За нами гонятся нехорошие люди», после чего мы собирали вещи и срывались с места.

— Вы с Майклом никогда не жаловались?

— Отцу нет. Он всегда ходил в потрепанной одежде и рабочих ботинках, но в нем самом, в его взгляде все равно чувствовалась огромная сила, даже мудрость. Незнакомые люди часто открывали ему свои секреты, как будто надеялись, что он поможет.

— А твоя мать? Какой она была?

Габриель минуту помолчал.

— Я все время вспоминаю, как мы виделись незадолго до ее смерти. Никак не могу забыть, какой она стала. Раньше мама была такой веселой, такой жизнерадостной. Если у нас посреди дороги ломался пикап, она вела меня и Майкла в поле, и мы собирали цветы или искали счастливый клевер с четырьмя листочками.

— Ну а как ты себя вел? — спросила Майя. — Слушался или хулиганил?

— Я тихоней был, держал все в себе.

— А Майкл?

— Он всегда был серьезным, уверенным в себе старшим братом. Если в мотеле нам требовался шкафчик с замком или лишнее полотенце, родители посылали за ними Майкла… Иногда мне все же нравилось путешествовать. Насколько я помню, денег нам всегда хватало, хотя отец нигде не работал. Мама терпеть не могла телевизоры и все время рассказывала нам какие-то истории или читала вслух. Она любила Марка Твена и Чарльза Диккенса, и я помню, в каком мы с Майклом были восторге, когда мама прочитала нам «Лунный камень» Уилки Коллинза. Отец учил нас ремонтировать автомобиль, разбираться в картах и тому, как не потеряться в незнакомом городе. Вместо того чтобы читать учебники, мы останавливались у каждой мемориальной доски, которую встречали вдоль дороги.